Редакция сайта филжура продолжает цикл интервью с преподавателями, работающими в Институте филологии и журналистики. Сегодня герой интервью – доцент кафедры теории, истории языка и прикладной лингвистики Татьяна Николаевна Медведева. Татьяна Николаевна была признана лучшим игроком финала 2009 года известной телеигры «Что? Где? Когда?» и стала обладательницей главного приза – Бриллиантовой совы.

«Соперник на первой игре – Александр Друзь»
– Татьяна Николаевна, помимо успехов, которых вы добились в программе «Что? Где? Когда?», вы принимаете участие в играх саратовского клуба интеллектуальных игр «Знак ответа». Вы могли бы рассказать, как вы туда пришли, какие события из жизни клуба вам наиболее запомнились?

– Ежегодно 1 мая клуб «Знак ответа» проводит в Саратове традиционный общероссийский фестиваль интеллектуальных игр. В 2002 году один из членов совета клуба, Алексей Богомолов, разместил в университетских корпусах объявления для всех желающих поучаствовать на фестивале. Я позвонила по объявлению, и Алексей Богомолов пригласил меня в команду.

И первым, кого я увидела в огромном актовом зале Экономического университета, где собралось более 300 человек из разных городов, был… Александр Друзь! Он тоже приехал на фестиваль в качестве рядового игрока. Это, конечно, было очень знаменательно.

И первая же моя игра, «Брейн-ринг» – там наша команда играла вместе с командой Александра Друзя. Вот это было очень интересно. И когда задали первый же вопрос – а это была моя самая первая игра, – я сразу догадалась, какой будет ответ, но замешкалась, потому что подумала: ну не может ведь так быть, чтобы я сразу догадалась, – и Друзь ответил. (Улыбается.) То есть, он раньше нажал на кнопку и ответил на этот вопрос.

– Как часто вы принимаете участие в играх? И насколько полезны, на ваш взгляд, подобные клубы?

– Клуб собирается раз в неделю; я стараюсь участвовать регулярно. Конечно, это очень полезно – это тренирует память, логику, помогает ориентироваться в каких-то жизненных ситуациях.

– Насколько мы знаем, вы и студентам на занятиях предлагаете различные лингвистические задачки…

– Ну конечно; это придумано не мной, но я активно применяю эту методику. Когда я была студенткой, нам преподаватели тоже предлагали лингвистические задачи. Мне это очень нравится.

«Системы нет»
– Вы как «системщик», как преподаватель, наверное, сможете ответить на такой интересный вопрос: есть ли какая-то особая форма мышления, форма внутренней самоорганизации, которая позволяет быть лучшим в «Что? Где? Когда?», быть в «Маркизе», по выражению ведущего, «самым главным игроком тысячелетия»? Словом, разум человека – он как-то специально «настраивается», или нет?

– Система описывает, что системы ни у кого нет. Или, если есть, то она у каждого своя. Действительно, это очень интересно; это тема не одного философского размышления. Ну, блестящий пример, который известен всем, – это «Моцарт и Сальери» Пушкина. «Поверить алгеброй гармонию»: Сальери всё рассчитал, у него всё по клеточкам, а у Моцарта всё по наитию. И какой результат? А так и происходит, на самом деле.

Вот пример: в одной игре был вопрос, где много всего нагромождено, но я уловила, что там перечисляются персонажи произведений Алексея Николаевича Толстого. И вопрос был: «О ком всё это сказано?». Ну я своей команде говорю: «Это всё Алексей Николаевич Толстой, это его произведения, это точно я знаю»; ну, команда поверила, конечно. Мы в ответе честно написали: «Алексей Николаевич Толстой», потому что Толстых же три, надо чётко писать, какой из них... А ответ оказался – «Буратино». То есть, именно этот герой воплотил в себе черты всех этих персонажей. И рядом молодая команда от радости закричала, потому что они ответили правильно – по наитию. Они не знали всех остальных произведений, а я знала, но – вот так бывает.

Ещё был однажды случай: мы играли вдвоём – капитан-географ и я. И тоже какая-то длинная формулировка, тоже всё так туманно, и вопрос: «Кто это был»? Мы сидим, я говорю: «Знаешь, мне кажется, что это Колумб». Капитан, Андрей, говорит: «Нет. В таком-то году Колумб быть не мог». Я говорю: «Мне кажется, что это всё-таки Колумб». Он: «Ну почему?». Я говорю: «Ну понимаешь, я вот представила, как он плыл, плыл… И приплыл». Андрей задумался и сказал: «Точно. Магеллан». То есть, я образ нарисовала, и он догадался. Вот пример различных типов мышления – он вспомнил дату, а я представила ситуацию.

Вы вот сказали, что я системщик, но на самом деле я фаталист. Я во многом полагаюсь на случай.

– А в игре какова роль случая?

– Я знаю, что западные игроки специально тренируют мозг. Они пишут карточки, они заучивают биографии своих президентов, то есть, они как-то стараются вот эту систему сделать. А наши игроки – они как-то более полагаются на «авось». (Улыбается.) По крайней мере, в нашем клубе я не знаю, чтобы люди заучивали биографию президентов. Они, конечно, читают, но у них нет цели прочитать, например, всю энциклопедию в десяти томах – они читают то, что им нравится. Это могут быть какие-нибудь современные детективы, которые мы называем «чтивом», могут быть какие-то совершенно неизвестные фамилии, которых нет в программе филологических специальностей. То есть, они читают то, к чему лежит душа, а потом это всё каким-то образом складывается в эффектный результат.

Причём в клуб приходят люди самые разные, и не все производят впечатление организованных личностей. Есть у нас в клубе молодой человек – воплощение «анархии»: он никогда не придёт вовремя, он не слышит объявлений ведущего. Но потом, когда играет, он показывает блестящий результат. То есть, не обязательно система разума потом выливается в такую блестящую игру – может быть и наоборот.

«Ну, какую женщину можно загадать?»
– До того, как прийти в клуб «Знак ответа», вы играли, и сейчас успешно играете, в телеигре «Маркиза». Чем вам запомнилась ваша первая «Маркиза»?

– Я училась тогда на пятом курсе, была зимняя сессия. И как раз началась она неудачно – реферат не зачли, «автомат» не поставили… (Улыбается.) Ну, бывает такое. И я подумала, что надо сессию наладить. И «Маркиза» стала как бы частью сессии. То есть, для меня это не было отдельным развлечением; просто в ряду сессии, в расписании появилась эта «Маркиза»: сегодня я напишу реферат, а завтра я повторю русских писателей (потому что на «Маркизе» тогда загадывали только русских писателей).

И, конечно, всё откладывалось, и «повторять писателей» пришлось уже перед выходом на «Маркизу». У меня был «Биобиблиографический словарь русских писателей» в двух томах – кстати, наш преподаватель Игорь Анатольевич Книгин участвовал в его составлении; он, собственно, и рекомендовал мне этот словарь. Я его полистала, и так вышло, что один из писателей мне как раз попался на глаза – точнее, писательница: Тэффи. В предисловии был список псевдонимов писателей, я пробежала его глазами, и увидела: «Тэффи».

И вышло так, что как раз на той игре Александр Динес загадал Тэффи.

Тут тоже была интересная ситуация – прошло два тура, он загадал в тот день Н.В. Гоголя и Ю.К. Олешу. И был перерыв перед третьим туром, Александр прохаживался среди зрителей, спросил, как впечатления, и ему сказали: «Почему такое неравноправие? Почему Вы всегда загадываете писателей-мужчин?» Он сказал: «Но ведь отгадывают в основном девушки! Это вы называете неравноправием? Ну, а какую женщину, по-вашему, можно загадать?». Все ему: «Ахматову, Цветаеву…». А я про себя думаю, что Ахматову или Цветаеву загадывать – как-то уж совсем банально; вот если б Тэффи загадать – это было бы да. Но Тэффи вряд ли загадают, такая всё-таки писательница – не очень на слуху…

Начался третий тур, все отгадывают писателя, и что-то долго уже, и Александр начал уже намекать… И кто-то спросил: «А загаданный вами человек – мужчина?». Он сказал: «Нет». А все отгадывали мужчину. Ну и тут, конечно, были первые версии – Ахматова, Цветаева, задали какие-то вопросы, и я думаю – наверное, Тэффи. А вышло так, что я ничего не помнила из биографии Тэффи – ни настоящей фамилии, ничего. И думаю – надо что-то спросить. И я только и спросила: «А она известна под псевдонимом?» (то есть, то, что я прочитала в этом словаре). И сказала: «Тэффи». Потому что в тот момент я даже спросить больше ничего не могла. Ну и всё; так как-то сложилось. В русле зимней сессии: я полистала учебник, вспомнила нужный факт и ответила. И до сих пор «Маркиза» для меня словно экзамен.

– Но экзамен не в негативном смысле?

– Нет, нет; такой, обычный – который ну надо же сдавать. (Улыбается.)

– Вас игроки в «Маркизе» уже не то чтобы побаиваются, но опасаются.

– Ну это Кирилл Михайлович, наверно, говорит. (Прим ред.: преподаватель кафедры общего литературоведения и журналистики Кирилл Михайлович Захаров.) Я им восхищаюсь – дело в том, что у нас с ним области знаний совершенно не перекрещиваются. То, что отгадывает он, – я никогда в жизни этого не отгадаю.

– …То есть, вдвоём вы непобедимы.

– (Улыбается.) Да, действительно; если объединить – наверно… У него совсем другой стиль мышления, другой уровень – я восхищаюсь. Приятно с ним играть, слушать его версии.

«Если реклама хорошая, она развивает лингвистическое чутьё»
– Нашим абитуриентам будет интересно ваше интервью почитать. Им тоже предстоит «Маркиза».

– Кстати, на «Маркизе» в заданиях Александра Динеса часто проглядывает сильная лингвистичность: он заменяет слова синонимами, и если произвести обратную замену – это очень интересно. На одной из игр он сказал: «Нашей темой будет каприз фортуны». И он долго это повторял; а потом оказалось, что это была аллюзия на фильм «Зигзаг удачи». Потом однажды говорил про любовь. Потом оказалось, что гостья программы – Любовь Полищук. Так что это всё развивает филологическое, лингвистическое чутье.

– В продолжение к этому вопрос. В числе ваших научных интересов – язык современной рекламы. Сейчас много говорят о том, что реклама негативно действует на сознание. А вот что интересного можно обнаружить, посмотрев на рекламу с точки зрения филолога-лингвиста?

– Ну, если реклама хорошая, то она тоже развивает лингвистическое чутьё – там есть примеры словотворчества, какого-то нового подхода к смыслу. Мы со студентами этим занимаемся. У меня дипломники-заочники пишут дипломы на это тему. И в просеминаре тоже работа идёт.

– Можете рассказать, какие основные тенденции развиваются сейчас в рекламных текстах?

– Дело в том, что рекламные тексты – они все разные. Одни ориентированы на традиционного потребителя, которому нужно прямо сказать, что рекламируется. Если это пенсионеры, если это больные люди, которым нужны лекарства – им надо говорить прямо, что рекламируются лекарства, которые помогают от того-то и того-то. Если с ними играть и шутить, то эффекта не получится: если человек болен, ему не до шуток, ему надо вылечиться.

А если реклама ориентирована на более молодого, подвижного, здорового потребителя, то, конечно, тут уместны шутки, языковые игры, какие-то, может быть, ненормативные лексические единицы. Как в рекламе батончиков, чипсов… Мы со студентами условно называем это «молодёжная еда». Потому что естественно, что на самом деле это не еда, а… то, чем питается молодёжь. (Улыбается.) Поэтому всегда есть два направления – и, соответственно, две тенденции.

– По субъективному впечатлению, как правило, западная реклама по уровню всё-таки выше. Не только на техническом уровне, но и на уровне текстов.

– Да, это так. Но у нас была очень хорошая серия рекламы банка «Империал». То есть, если захотят, то могут. Когда дело делается с душой – то получается хороший результат. И неважно, что рекламировать.

«Живое общение всё равно незаменимо»
– Вы принимали участие в работе на филфаке Совета молодых учёных, который и сейчас у нас успешно действует, проводит ежегодные научные конференции... Но многие студенты-старшекурсники всё же далеки от научной жизни Института. Как вы считаете, что может пробудить их интерес к самостоятельным занятиям наукой и к участиям в совместных проектах?

– Я очень благодарна Ирине Юрьевне Иванюшиной, которая создала в своё время этот Совет. Она сумела нас сплотить и объединить. И мы тогда собирались, отмечали вместе, допустим, Новый год, 8 марта. Мы друг другу дарили подарки, какие-то маленькие сувенирчики, какие-то стихи читали. Для нас это было такое место, где можно собраться, встретить единомышленников, где все друг друга понимают. Проблемы-то общие у всех – университет, преподавание… Вот. Это, наверное, очень полезно. Мы ходили вместе в театр. Ну, не всем, может быть, советом, а какими-то группами.

Сейчас, мне кажется, жизнь стала более разобщена. И эта разобщённость с годами увеличивается: сейчас есть средства мобильной связи, и такое впечатление, что если у тебя есть чей-то номер, то ты всегда с этим человеком можешь общаться. А на самом деле – нет. Можно человека не видеть годами, разговаривать только по телефону. А живое общение – всё равно оно незаменимо.

Если дорого живое непосредственное общение, то нужно объединяться. Общение ведь синкретично; нет разделения – сейчас мы поговорим о науке, а сейчас о быте; всё переплетается. Поэтому можно сидеть в театре, а в антракте обсуждать какие-то научные проблемы. Помню, как на «Маркизе» в перерыве ко мне подошли мои студенты и задали какой-то вопрос по старославянскому языку. (Улыбается.) Это нормально, мне кажется.