Что нового в Новом году?
Бесполезно искать что-то новое в устоявшихся праздниках, ведь каждый из них имеет под собой ритуальную основу. По словарю Ожегова, «ритуал – это порядок обрядовых действий». Перенесём значение слова на празднование Нового года и получим готовую схему: покупка ёлки, украшение дома, подарки родственникам и друзьям. Ну, и где же здесь что-то новое? Менять структуру такого классического праздника всё равно, что переписывать вальсы Шопена или дорисовывать «Утро в сосновом бору».
Перед концом сессии нашу студенческую коргруппу собирают на планёрку в 228 аудитории. Андрей Александрович по очереди раздаёт задания студентам. Когда озадачились практически все присутствующие, я по-прежнему остаюсь бесхозной фигурой, опершейся на дверной косяк. Но вот очередь доходит и до меня.
– «Пессимисту Лемесеву» мы приготовили особое задание, – говорит Ульяна Алексеевна. – Ему нужно написать юмористически-скептический репортаж на тему «Будет ли что-то новое в Новом году?»
Тут я уже и не знаю, что думать. Девушки-журналистки реагируют смешками, и потом мне тоже становится весело.
Я выхожу из 228 аудитории в некотором смятении. Перед моими глазами в один миг чередой статичных картинок пробегают воспоминания обо всех «Новых годах», которые я когда-либо праздновал. Все они были примерно одинаковыми. Наша семья собирается за столом, мы кушаем, общаемся, слушаем слово президента, загадываем желания, взрываем с соседями фейерверк, а потом потихоньку расходимся спать. Утром я нахожу под ёлкой подарок и уже тогда считаю празднество состоявшимся. Но, быть может, увлекшись внешней стороной Нового года, я не уделил внимание внутреннему смыслу этого праздника?
Внести ясность в мои суждения могло только мнение других людей. Вот и отправился я бродить по Саратову в поисках сакрального значения Нового года.
Коротая на следующий день перемену в 11 корпусе, я встречаю своего приятеля Данилу. Вопрос о новизне Нового года все ещё вертится у меня в голове, и я спрашиваю товарища:
– Вот что для тебя в Новом году нового?
Тот отвечает:
– Наверное, новые события, встречи.
Я вспоминаю наш прошлый разговор. Тогда Данила размышлял о недалёком будущем. Мы сидели в небольшом баре вечерком и делились мнениями о своей дальнейшей судьбе.
– После универа я хочу поехать с другом в Калининград. Оттуда в Европу будет легче перебраться. Ну, ещё я вот думаю, чем смогу жить. Писательство, почему нет? – рассказывал Данила.
В 2013 году мы будем учиться на четвёртом курсе. Тогда призрак послеуниверситетской эпохи замаячит где-то совсем рядом.
Данила убегает по работе: нужно снимать сюжет для телепередачи. После него остаётся некое предчувствие развития сюжета – Новый год выведет нас на новые развилки, следуя которым, мы приблизим себя к настоящей взрослой жизни. Где мы тогда окажемся, вопрос открытый. Он находится на оборотной стороне карты нашего будущего.
Неустойчивая фигура моего друга Миши, показавшаяся из-за колонны, выводит меня из оцепенения. Я сходу обращаюсь к нему со своим традиционным вопросом. Журналист, вроде как, должен использовать любые источники информации. Миша берёт паузу, нервно кашляет и отвечает:
– Знаешь, в 2013-м выйдут новые «игоры», – он подчёркивает последнее слово. – Ну, там, Bioshok Infinite, The Last Of Us.
Время обязательно должно чем-то наполняться. Вещами или действиями. Только так мы можем чувствовать себя нужными, заинтересованными; только так мы можем отличать себя от камней. С такой точки зрения, Новый год – долгожданное явление для фанатов: игровых, музыкальных, фильмовых.
Постойте. Только один я ассоциирую Новый год именно с 31 декабря? Но как же быть с остальными тремястами шестьюдесятью четырьмя днями? А ведь, верно, именно в них вкладывается весь смысл перехода стрелок с отметки 23:59 на 00:00. Это одна секунда, после которой «Новый год» начинает неизбежно стареть.
После такого мозгового штурма я чувствую себя нелепо. За объективным взглядом я отправляюсь на исторический факультет. Кто, как не историки, лучше знают, что нового и старого ждать нам в грядущем году. Договариваюсь о встрече с доцентом кафедры новой и новейшей истории Денисом Михайловичем Креленко и прихожу к нему в кабинет. Он сидит у окна, перед ним на столе раскрытая книга с названием «Восточный фронт», рядом с ней игрушечный танк без дула. Обстановка, располагающая к беседам о времени.
– Я уж надеялся, что ты не придешь, – в шутку говорит Денис Михайлович.
Между нами быстро завязывается беседа. Начинаем мы с общих прогнозов. Затем в разговоре намечается тема молодёжи.
Я прошу Дениса Михайловича сравнить советскую молодёжь с современной.
– Отличие в том, что мы были приучены идеологией сопоставлению своих личных интересов с интересами общества. Мы не ставили личные интересы выше общественных, –говорит он. – Индивидуализм девяностых привёл к тому, что общественные интересы были отодвинуты не то что на второй, а на третий план. В таком состоянии общество долго и интенсивно развиваться не может. Возвращение к традиционному для России на протяжении всей её истории солидаристкому обществу практически неизбежно.
– Получается, молодым стоит пожертвовать своими интересами во имя общественного блага?
– Если люди начнут замечать друг друга, то довольно быстро мы все получим зримую выгоду. Вот, например, когда слушаешь дома музыку вечером, то каково тем, кто ниже или выше тебя? Начинать надо с малого. С понимания того, что вокруг тебя тоже люди.
Тут я призадумываюсь. Может ли следующий год стать годом пожертвования эгоизмом на благо коллективизма?
Полный текст беседы с Денисом Михайловичем я решил опубликовать отдельно.
От Дениса Михайловича я выхожу вновь озадаченным. Ожидания услышать пессимистический прогноз не оправдались. Впрочем, волновало меня другое. Откуда в нас, молодых, взялся индивидуализм, вполне ясно. Советское общество долго хотело свободы, а, заполучив её, отчасти утратило способность доверять ближнему и жертвовать накопленным. А пойдём ли мы на такую жертву?
В моём спецсеминаре занимается аспирант Андрей. Внешне он похож на Сальвадора Дали. Своё же внутреннее мироощущение Андрей описывает понятием «мизантроп». Спорный вопрос, получится ли у него замечать людей вокруг себя. Впрочем, я не мог не спросить его о Новом годе.
– Отношусь к нему спокойно. Праздную, – отвечает Андрей.
– А ждёшь каких-либо перемен?
– Не-а.
– Вот кажется мне, что Новый год – это дело секунды. Ну, просто смена чисел, – пытаюсь я вывести его на ответ.
И тут мы сходимся на том, что Новый год – это праздник семейный и дружеский. Внутри узкого круга лиц жертва собой ради других вполне возможна. Разделяем праздник с другими – следовательно, совершаем обмен эмоциями и подарками.
В учебной суматохе забываю о конце света 21 декабря. Хотя были и апокалиптические знаки. То в супермаркетах свет отключали, то дома. Так народ запутали пророчествами майя, что мы на каждый шум за окном, на каждую неудачу сочиняли шутки о 21 декабря. Студенты второго общежития СГУ даже перенесли ёлку на 20 декабря.
По дороге в общежитие наблюдаю вечерний город. Ритуальные символы повсюду. Огни гирлянд, паутинами опутавшие витрины магазинов, новогодняя неоновая символика на придорожных столбах, пыльные улицы, кое-где побеленные снегом. Ёлки на продажу свалены прямо на сухом асфальте. Ни продавца, ни покупателей.
Вхожу в общежитие, на вахте оставляю в залог свой студенческий и спрашиваю:
– А где здесь праздник справляют?
– Там, дальше по коридору, в игровой комнате.
В коридоре очень тихо. Двери в комнаты прикрыты. Из одной доносится приглушённый шум. Открываю дверь и вижу все классические атрибуты новогоднего ритуала: ёлку, Деда Мороза с посохом, Снегурочку в синем платье. По краям комнаты расселись студентки. Есть и дети, но без родителей. Празднующие поют в кружке песни под музыку с ноутбука, затем устраивают конкурсы: кто быстрее смотает рулон туалетной бумаги, кто наиболее ловко пройдёт под натянутой скакалкой. Вскоре появляется моя одногруппница Соня. Говорит:
- Снегурочка со мной живёт. Её Даша зовут.
- А Дед Мороз – это её друг?
- Да, из общежития тоже.
Когда заканчивается очередной конкурс, мы с Соней поднимаемся к ней в комнату. В коридорах пусто. Все двери открыты настежь.
– Это такой символ. Что, вроде как, каждый может заходить, – объясняет Соня.
Похоже, в общежитии молодёжь считается с интересами соседей и не боится жертвовать индивидуализмом.
Мы садимся с Соней за стол. Она услужливо наливает мне чай.
– Для меня всегда Новый год был семейным праздником, – говорю я.
– У меня самый весёлый Новый год был, когда мне лет десять было, – подхватывает тему Соня. – Он прямо такой семейный-семейный был. Мы собрались всей семьёй: бабушка, дедушка, несколько ветвей родственников сразу. Было очень весело. Потом уже не удавалось собраться всем вместе.
Пусть так, но я знаю, что после зачётов Соня поедет к маме и проведёт вместе с ней Новый год.
Вскоре наступает десять часов. Приходит вахтёрша и предупреждает меня, что пора домой. Поймать транспорт до дома оказывается не так просто. К пустынной остановке подъезжает какой-то троллейбус. Я без раздумий сажусь в него. В салоне два пассажира разговаривают о конце света. Один утверждает:
– Да не будет конца света. Ну, потому что… Всмысь… Ну просто не будет.
Уже на улице замечаю, что ёлки на территории Военного Института ВВ МВД украшены гирляндами. Праздник наступает со всех сторон.
В десять часов утра 21 декабря мы с одногруппниками встречаем конец света на экзамене по английскому языку. За окном светло. Преподаватель рисует в наших зачётках положительные оценки. Долгий учебный день не оставляет никаких шансов размышлениям об апокалипсисе.
Суммировав весь опыт, накопленный за время подготовки репортажа, я понимаю, что вопросов накопилось куда больше, чем ответов. Потом формулирую простую мысль. Празднование Нового года – всё тот же знакомый ритуал, с этим нужно просто считаться. Ритуал в нашей стране сложился. И каждый способен насладиться им по-своему.
Антон Лемесев
